За год до начала войны пошел в армию. Служил по совести, но сильно скучал по дому. А потом наступил 41-й год. И дорога домой была долгой, сначала в составе Закавказского, а потом и 3-го Белорусского фронтов.
Пережил кромешный ад в Керчи. Попал в плен. Бабушка рассказывала, что в плену дед еле выжил. Выжил и смог бежать. Через дебри незнакомой мест-ности выбрался к партизанам. На радостях стал рассказывать им, как обхит-рил фрицев, как восстанавливал в голове карту местности. Партизаны слуша-ли молча. А потом самый старый еле слышно проговорил: «Не было ничего. Понял? Не было плена. Ты отстал от своих и потерялся. А мы нашли тебя в лесу. Уяснил?» Позже в землянке деду все доходчиво объяснили. Плен – это плохо, за плен сурово наказывают. Свои…
Трудно восстановить события тех далеких лет. Известно только, что благодаря партизанам дед оказался в госпитале, а потом на фронте. И снова тяжелые бои и тяжелые ранения.
Однажды хрупкая медсестра, обрабатывая швы, изменилась в лице: «Тут осколок. В брови застрял. В таком опасном месте! Сейчас доктора позо-ву».
Несмотря на убеждения докторов с тем осколком в брови дед прожил всю жизнь. Уже после войны его друг, профессор медицины, хирург-отоларинголог, уговаривал:
-Пойми, Гурген, ты бомбу в голове носишь. В любой момент может те-бя убить. Давай избавимся от нее. 15 минут, и нет проблемы.
Дед лишь улыбался в ответ:
— Если бы эта бомба хотела меня убить, убила бы в 43-м. Это память, не могу я от нее избавиться.
Дедушка недоговаривал.
